— Тогда они все должны быть казнены, как изменники! — Чуть ли не брызгая слюной, завопил Абукан, на что я вновь взглянул на Берке.

— Казнить можно, вот только тогда мы лишимся почти двух тысяч бронированных всадников. Поэтому, многомудрый Берке, я еще раз повторю свой вопрос. Что для тебя на сегодня важнее, разгромить французского короля или увидеть унижение германских князей⁈

Особо нажимаю на слова «сегодня» и «французского короля». Мой расчет на гипертрофированную гордыню и змеиную хитрость Берке. Уступить сегодня, чтобы ударить завтра, когда лживые «друзья» уже будут не нужны. Это в стиле Берке! А еще разгромить не кого-нибудь, а западного короля! Этим можно будет утереть нос зазнайке Бурундаю.

Я очень надеюсь, что приманка сработает, иначе делу швах. Без тяжелой рыцарской конницы одолеть французов будет в десятки раз сложнее.

Замерев, жду ответа Берке, и он словно специально медлит и медлит. Наконец, он начал говорить, и вопрос его прозвучал скрипуче и зловеще.

— Ты просишь меня отложить прием местных князей до окончания битвы?

Он четко уловил предложенный мной компромисс, и я утвердительно кивнул.

— Именно так, многомудрый Берке! После битвы они в вашей власти. Судите, казните или прощайте, на то полностью ваша воля!

Говоря эти слова, я не чувствую никаких угрызений совести в том, что грубо нарушаю обещания данные герцогам. Наоборот, я уверен, что у Берке не будет шанса исполнить свой план возмездия, потому как Иргиль в предсказаниях смерти никогда не ошибалась. И это значит, что через пару месяцев, когда информацию о смерти Улагчи достигнет Берке, ему будет не до каких-то там германских князей и прочей ерунды. Все мысли его будут устремлены в Золотой Сарай и посвящены захвату трона.

Не отвечая мне вслух, Берке удовлетворенно кивает и даже выглядит довольным.

«Наверно, представляет, как он будет изгаляться на герцогами после победы». — Иронизирую про себя и решаю, что раз уж удалось подвинуть его в вопросе союзников, то почему бы не попробовать с Ганновером.

Изобразив на лице крайнюю озабоченность и тревогу, я начинаю жаловаться на то, что зарядов для баллист осталось в обрез, так же как и пороха, и ракет.

— Мы забрались так далеко, что ожидать скорого пополнения не приходится. Я опасаюсь, как бы нам к генеральному сражению совсем не остаться без огненного наряда.

— Твои огненные трубы, урусс, — тут же обрывает меня Абукан, — нужны лишь для слома крепостных стен, а в поле монгольские воины справятся и без твоей помощи!

Словно бы не слыша его, я по-прежнему обращаюсь к Берке.

— Как я уже говорил, чем дальше пройдет на восток французский король, тем больше местных князей и городов к нему присоединится, и тем больше вырастет его войско. Наилучшим вариантом для нас было бы не допустить этого и дать ему бой за пределами Германии!

Старый монгол уже понял, куда я клоню, и, словно бы рассуждая сам с собой, произнес вслух.

— Последние месяцы были не слишком удачны. Воины хотят крови и добычи!

— Все так, многомудрый Берке, — тут же соглашаюсь с ним, — опытный полководец знает, когда позволить воинам взять то, чего они хотят! Ганновер большой город, в нем будет много добычи, и еще больше полона!

Тут я словно бы задумался и начал подсчитывать вслух.

— Немало воинов потеряем при штурме, еще надо будет оставить охрану для пленников и добычи! Добычи будет много, а кругом враги. Мало охраны не оставишь! — Вскинув голову, бросаю взгляд на Абукана. — Сколько у тебя сейчас бойцов?

Тот хмурит брови и молчит. А что тут скажешь! Даже без серьезных боев войско все-равно несет потери. Раненые, больные и прочее. Думаю, за полгода у него в тумене осталось тысяч восемь в лучшем случае.

Не отвечая мне, Абукан молча переглянулся с дядей. Тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять этот немой диалог. Племянник только что безмолвно подтвердил, что я прав.

Отметив эту мимику, я вновь даю им возможность сделать правильный ход, не потеряв лица.

— А что город! Город никуда не денется! После победы всегда можно вернуться и наказать строптивых горожан за дерзость.

За стеной шатра ночь, но тишины нет. Там в темноте слышится постоянный неровный гул. Полк Петра Рябо́ва и дружины трех герцогов готовятся к скорому выступлению. Позавчера я таки убедил Берке и Абукана оставить на время Ганновер и двинуться навстречу французскому войску. По предварительному уговору, монголы должны выдвинуться к Рейну и, переправившись через реку, ждать подхода моей пехоты и герцогской тяжелой конницы. От Ганновера до Рейна недели две пехотного марша, монголы пройдут этот путь в два раза быстрее. Это важно, поскольку пока нет никакой конкретики о французах. Где они сейчас, сколько их, и так далее⁈ Я не хочу, чтобы они успели перейти Рейн и соединились с войсками архиепископов Кельна, Майнца и Трира. Нужно успеть отрезать боевитых святых отцов от наступающего короля Людовика.

Завтра тяжелый день, и хорошо бы выспаться, но времени на это нет. Как всегда все не вовремя. Меня не было в лагере два дня, и за это время, словно сговорившись, примчались гонцы от всех: от Куранбасы, от Ерша и Эрика Хансена. Их письма, свернутые в свитки, пока лежат нетронутыми на столе. Я вернулся в лагерь буквально с пару часов назад и успел лишь выслушать доклады полковника Петра Рябо́ва и командиров бригад.

Они вышли от меня буквально минуту назад, и, вытянув ноги, я позволяю себя пару мгновений отдыха. Проскользнувший как тень Прохор ставит на стол кружку горячего сбитня, и я с благодарностью киваю ему. Я не просил, но Прошка уже так давно со мной, что знает мои желания лучше меня.

Прохор оставляет меня одного, и я протягиваю руку к ближайшему свитку. Это послание от Хансена.

Срезав печать, разворачиваю и читаю.

«Приветствую тебя, консул, и желаю тебе здравствовать. Ниже доношу тебе, что поход наш с монголами пока успешен, и Бурундай не знает поражений. Ну, буду излагать по порядку. В начале апреле двинулись на Австрию, и как ты и предполагал, часть австрийских баронов предпочли присягнуть на верность Роману Даниловичу, а вернее его жене Гертруде Бабенберг. Остальные реального сопротивления оказать не смогли, и войско Бурундая стремительно прошло через Австрию и вторглось в Венгрию с западной границы. Это, действительно, оказалось для короля Беллы сюрпризом, и он смог собрать войско, только когда мы уже были под стенами Будапешта. Сражение было упорным. Венгры отчаянно сражались, и, возможно, им удалось бы организованно отойти и удержаться на правом берегу Дуная, но левый фланг армии Беллы внезапно бросился в бегство, чем обрек и короля, и все венгерское войско на гибель».

Оторвав глаза от текста, усмехаюсь, понимая, кому именно Белла обязан столь ужасным разгромом.

«Значит таки Бурундай разыграл козырную карту по имени Ростислав Михайлович! И это всем нам на будущее урок — не доверяй тому, кто уже единожды предал!»

Вновь возвращаюсь к посланию и читаю.

«Всю Венгрию предали огню и мечу! Бурундай не забыл неудач прошлого похода и был безжалостен. Будапешт грабили три дня и не оставили там ни единого целого дома, и не единого живого жителя. Оттуда двинулись на Италию, где первое сопротивление нам оказал Милан. Осада была долгой, на этот город потратили почти весь огненный наряд. Город взяли только через два меся к концу июля. За сопротивление Бурундай приказал жителей города не щадить, и, скажу честно, мало кому из горожан удалось выжить. От Милана двинулись на юг почти без сопротивления и встали только под городом Равенна. Из экономии огненного наряда осада пошла тяжело, и Бурундай оставил меня и тумен Балакана осаждать город, а сам повел войско дальше, распустив его широкой облавой. На сем оканчиваю сие письмо, ибо новостей боле не имею!»

Подкрутив фитиль лампы, добавляю света.

«Значит, заряды и порох у Эрика на исходе!»

Этот момент для меня наиболее важный. Успехи Бурундая мне почти не интересы, а вот то, что Хансен так нерачительно израсходовал весь боезапас, серьезно печалит. Исходя из длительности технологического цикла и протяженности коммуникаций, ожидать следующей поставки можно не раньше зимы, о чем я и предупреждал датчанина.